Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]

— Не смей спать, Богдан! — тормошил его Олег. — Шесть умножить на двадцать пять — сколько?!

— Не вяжись… — осветил Богдан. — Я малое время посплю, мне надо… а ты вяжешься, чтоб тебя…

— Так, ругайся на меня! Ну, еще!

Но Богдан еще что-то пробормотал и умолк. Олег звал, дергал трос, ругался, но Богдан больше не отзывался, и Олег понял — все. Петля начала давить шею — Богдан все дальше и дальше уходил "за край", как здесь говорили, а с ним уходил и он, Олег.

Олег взглянул в тоскливое серое небо и закрыл глаза…

…Часовой подошел к пушке, возле которой были привязаны мальчишки. Глаза обоих были закрыты, они еще дышали, но уже совсем слабо. Спустив штаны, хангар помочился в лицо младшему. Потом присел и погладил его по бедру — оно было холодное и мокрое, как у забытого на дожде трупа, но часовой все равно ощутил сильное желание…

…Каменная россыпь на склоне холма была так же мокра, как и все вокруг. И пришлось бы очень долго вглядываться, чтобы понять — многие из валунов вовсе не валуны, а лежащие совершенно неподвижно люди в плащах.

— Часовой около них один, — сказал Йерикка.

Гоймир чуть наклонил голову: с бровей и ресниц упали чистые капли:

— Дождь на руку лег. Надо живой ногой ребят вызволить. Одно жаль — отпускать нечисть!

— Ввосьмером всех не перережем, — Йерикка слизнул капли с губ. — Но ночью мы сюда вернемся…

…Часовой вгляделся. На какой-то миг ему показалась глупость — что КАМНИ НА СКЛОНЕ ДВИЖУТСЯ. Нет, конечно, даже в этой земле такого не бывает. Дождь и сбегающие с холмов ручейки смутили его.

Он дошел до конца, своей тропинки, повернулся и снова вспомнил о мальчиках возле орудия. Их скорченные фигуры синевато-белыми тенями выделялись возле. колес. Младший почти лежал в грязи. Старший, мучительно подавшись вверх, застыл, дождь барабанил по груди и запрокинутому лицу. Мельком подумав об их мясе, часовой решил все-таки попользоваться младшим, даже если тот издох.

Он уже почти дошел до пленных, когда что-то заставило его обернуться. Он вдруг почувствовал… нет, не страх. Внезапное и острое, как нож, понимание того, что уже мертв. Медленно — очень медленно и очень покорно — часовой обернулся.

Он прошел мимо своей смерти. Славянин с грязным лицом встал прямо из лужи. Сверкнули зубы — он улыбался. Страшное изогнутое лезвие ножа покрывала та же грязь.

— Молчи, — сказал Гоймир по-хангарски. И хангар вспомнил рассказы своего дряхлого прадеда, над которыми он смеялся. О давних временах, когда не было Хозяев. И о жутких славянах-саклавах, духах-буссеу, которые приходят в ночи… приходят в ночи…

— Пощади, — часовой упал на колени в грязь. Сильная рука откинула ему голову. Хангар увидел оскаленные зубы, серые глаза, пряди рыжих волос, прилипшие ко лбу.

Огненная, узкая боль пересекла горло наискосок, лишив возможности вдохнуть… и жить.

Йерикка, держа наготове камас, побежал к орудию. Когда Гоймир и еще двое ребят подоспели, Йерикка, ругаясь на двух языках, раскручивал узлы троса.

Казнь, которой подверглись попавшие в плен, поразила горцев, не отличавшихся сентиментальным добродушием. Богдан совсем застыл, дыхание его было редким и неглубоким. Олег тихо хрипел, из углов рта текла пена, которую тут же смывал дождь.

Ревок оттолкнул Иерикку, в его руке оказались ножницы из штыка и ножен от него. Двумя точными движениями Ревок перекусил трос. Гоймир перекинул через плечо Богдана. Йерикка, раня пальцы, расширил петлю на шее Олега, тот со свистом втянул воздух и надсадно закашлялся, но в себя не пришел.

Рослый и сильный, Йерикка легко поднял друга и накинул на него свой плащ, а потом уверенной охотничьей побежкой горцы покинули вражеский лагерь — так же тихо и незаметно, как и появились в нем.

Когда Олег пришел в себя, над ним был низкий пещерный свод, на котором плясали тени. Рядом горел, распространяя приятное тепло, костер. Олег лежал, закутанный в два плаща — восхитительно сухих. На шее и руках плотно лежали бинты.

— Пришел в себя? — послышался, веселый голос.

Олег повернул голову, морщась от боли в шее. Рядом с ним сидел Морок. Увидев, что Олег смотрит на него, мальчишка весело сморщил нос: — На вот, попей.

"На вот" оказался густой и горячий бульон. Первые несколько глотков отплатили болью в горле, но дальше дело пошло легче. Опустошив котелок, Олег снова прилег.

Теперь он мог понять, где находится. Кроме него и Морока никого в этой небольшой пещерке не было.

— Где остальные? — спросил Олег. — Что с Богданом? Я помню, что он отрубился…

— Да ничего ему не отрубили, — возразил Морок. — Тут он, в веске обок, у верного человека. Вытянет! — Морок поправил плащ на Олеге. — И прочие не далеко. Дождь перестал-от, они и поджидают прочие четы. По ночи охота будет на тех, что над вами измывались. Йой, не повезло мне! — Морок с досадой коснулся бока.

— Я бы тоже не прочь подняться, — сказал Олег.

У входа зашуршал папоротник.

— Где тут наш обмороженный? — весело спросил Йерикка, вваливаясь в пещерку. — Все еще симулируешь? — насмешливо спросил он, но руку Олегу пожал с неуклюжей нежностью и задержал в ладонях.

— Вроде того, — ответил Олег. — Мне тут сказали, что я не должен вставать…

— Конечно, не должен, — подтвердил Йерикка. — Ты же не хочешь нам провалить все дело, споткнувшись в самый решающий момент?

Он положил под бок Олега сверток из ткани и откинул его край.

В свертке Олег увидел рукояти меча и камаса.

…Чета Гоймира ушла на запад, мимо Лесного Болота, к Светлым Горам, чтобы, перевалив через них, продолжать активные боевые действия в глубоком тылу противника — на просторах долины Древесная Крепость, между реками Смеющаяся и Горный Поток. Вместе с ними на запад двигались дождевые тучи.

Олег, вскочив на большой камень, повернулся липом к долине, остающейся позади. Туман скрывал Мертвую Долину. Южнее свинцово поблескивали озерные воды Светозарного, дальше, возле цепи Дружинных Шлемов, еще тянуло дымом от сожженного лагеря врага, а за их цепью высился пик Слезной, вновь увенчанный тучами…

…- О чем задумался? — спросил Йерикка, вставая рядом. Пулемет у него висел наискось через грудь, стволом в землю.

— О людях, — вздохнул Олег. — Йерикка, ты у же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?

— О труды, что ушли, их плоды, что ушли,

Головы и рук наших труд… — понимающе прочел Йерикка. — Что же… Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто стараются и превращаются в общий фон.